Малевич Михаил,
МБОУ «Средняя общеобразовательная школа № 1 п. Смидович»,
финалист федерального этапа Всероссийского конкурса сочинений «Без срока давности»
Рассказ
В самом конце сентября 1943 года, получив отпуск после ранения, я направился в родную деревню Орловка Смоленской области. Стояли погожие деньки, осенняя слякоть ещё не началась, а солнце грело совсем по-летнему. Я шёл по разбитому танковыми гусеницами просёлку, петлявшему посреди выжженного и покрытого воронками поля. Слабый ветерок разносил по округе явственный запах гари. Всю дорогу я думал о матери, о любимой жене и о своей маленькой дочурке, представлял, как встречу их, крепко обниму и расцелую. Свою деревню я покинул в самом начале войны, поэтому меня одолевали противоречивые чувства. С одной стороны, хотелось поскорее оказаться дома, а с другой, я боялся встречи с малой родиной, так как прекрасно понимал, что деревня моя в течение двух лет была в оккупации, и всё как прежде там точно не будет. Хотелось бы верить, что все родные живы, но за годы войны я видел слишком много горя… До деревни оставалось совсем немного, остановившись, я закурил, постоял чуть-чуть и решительно зашагал вперёд.
За два с лишним года я ко многому привык, но то, что открылось моему взгляду, повергло меня в ужас. От некогда большой деревни осталась лишь малая часть, пригодная для жизни. Вместо так хорошо знакомых мне крепких, добротных домов виднелись только груды обломков и кучи пепла, из которых торчали закопчённые печные трубы. Я напрягал зрение, пытаясь понять, уцелел ли мой дом, но привычные мне ориентиры исчезли вместе со всем, что было уничтожено немецкими захватчиками. Надеясь на чудо, я шёл по знакомой дороге, ведущей к родному дому, ноги мои с каждым шагом становились тяжелее, а грудь сдавило так, что дышать было практически невозможно… Чуда не произошло: и мой дом, и дома наших соседей сгорели дотла. Невозможно передать то, что я почувствовал: сердце как будто сковал холод, ноги перестали слушаться, одна мысль жгла моё сознание: «А как же мои?.. Что с ними? Живы ли?»… Только сейчас я осознал, что на своём пути я не встретил ни одного человека. Где люди? Я внимательно посмотрел по сторонам и решил, что надо пойти к уцелевшим домам, стоявшим на другом краю деревни, ведь там наверняка кто-нибудь есть …
Вокруг по-прежнему было необычайно тихо. Не было слышно ни взрывов, ни свиста пролетающих пуль, ни далёкой канонады, но и привычных звуков мирно живущей деревни тоже не было. Стояла гнетущая тишина…
Вдруг я услышал с детства знакомый скрип, такой звук мог издавать только вращающийся ворот колодца. Он был отчётливо слышен, и я направился к колодцу, надеясь встретить там людей. Подойдя к нему, я увидел худенькую светловолосую девочку лет пяти-шести, в стареньком застиранном платьице, поверх которого была надета душегрейка размера на два больше, чем требовалось. Потёртые ботинки на её худеньких ножках были тоже велики. Своими маленькими ручонками она с большим трудом вращала колодезный ворот, но то, как малышка действовала, свидетельствовало о том, что делала она это далеко не в первый раз. Я вспомнил, как сам, будучи десятилетним пареньком, впервые самостоятельно отправился по воду, до этого я ходил только со взрослыми, так как самому вытащить из колодца полное ведро было очень тяжело…
— Здравствуй, хозяюшка! Давай помогу,- сказал я.
Девочка внимательно посмотрела на меня и, с независимым видом влезая на скамейку, серьёзно произнесла:
— Здравствуй, дядя. Спасибо. Я сама.
— Но ведь ведро тяжёлое! Одна не справишься.
Она с недоумением посмотрела на меня, а затем ловко наклонила ведро, вылив большую часть воды обратно в колодец, подтянула его к себе и перелила оставшуюся воду в своё ведро.
— Справлюсь, — проговорила она и снова опустила ведро в колодец. – Я привыкла.
— И всё-таки давай я тебе помогу.
— Ну, ладно, — согласилась она и пожала плечами.
И то, как она это сделала, мне показалось очень знакомым. Я присмотрелся к ней повнимательней: ярко-голубые глаза, курносый нос, россыпь веснушек на лице… Как же она похожа на моего друга Витьку! И чтобы убедиться в этом, я спросил:
— Тебя как зовут?
— Даша.
— Красивое имя. А меня дядя Алёша. Я здесь до войны жил. А ты чья, Дарья?
— Ничья.
— Ну, так не бывает.
— Бывает.
— А где же твои родители?
— Папку на войне давно убили, а мамку с братом немцы расстреляли, — нахмурившись, тихо сказала девочка.
Сомнений больше не было, передо мной стояла дочка моего закадычного друга Виктора Кондакова. Проглотив ком в горле, я спросил:
— А с кем же ты сейчас живёшь?
— С дедом Максимом и бабой Нюрой.
Деда Максима и бабу Нюру Дёминых я знал хорошо, жили мы по соседству. «Значит, они живы, может, и мои спаслись», — подумал я.
— Ну, Дарья, показывай дорогу, куда воду нести.
— Хорошо. За один раз воду принесём, — радовалась Даша, — а то мне три раза пришлось бы ходить. Мы сейчас вон в том доме живём, — бойко продолжила девочка, указывая на третий дом от дороги.
Пока мы с Дашей шли к дому, она мне рассказала, что дед Максим сильно захворал, а баба Нюра вместе с остальными взрослыми ушла на заготовку дров на зиму, что немцы сожгли дома этим летом, когда «драпали отсюдова», что уцелели только шесть домов, что в них сейчас живут те, кто выжил…
Даша побежала вперёд предупредить деда о том, что будет гость. Когда я вошёл в дом, дед Максим уже встал с кровати и стоял посреди комнаты, опираясь на клюку. Какое-то время мы молча смотрели друг на друга, понимая, что война нас сильно изменила. Хотя прошло чуть больше двух лет, казалось, что дед Максим постарел лет на десять: из крепкого пожилого мужчины он превратился в сгорбленного старика. Он долго разглядывал меня, потом обнял, смахнул со щеки слезу и сказал:
— Алексей, живой! Счастье-то какое! Вестей-то от тебя давно не было. Не чаяли уже в живых-то видеть. Дай-ка я на тебя ещё посмотрю. Повзрослел, возмужал… Давай-ка к столу, с дороги ведь, чайку попьём…
— Не суетись, Максим Егорович, ты мне лучше скажи…
— Знаю, Лёшенька, о чём ты меня спросить хочешь, — не дал мне договорить старик.- Вот только порадовать-то мне тебя нечем…Вон оно как… Сам видел, что у нас тут, — на его глазах снова появились слёзы. – Семнадцать нас всего осталось, старики да дети…
— Никто..? –я не смог продолжить, в горле будто застрял ком, в глазах потемнело.
Дед Максим понял меня без слов.
— Все погибли, милый.
Я набрал в грудь побольше воздуха и с трудом произнёс:
— Как это произошло?
— Пойдем, Лёшенька, выйдем. Не хочу вспоминать при ребёнке, на глазах всё это у неё было…
Мы вышли во двор, сели на лавку, закурили, помолчали, и только потом дед Максим заговорил:
— Такое захочешь – не забудешь. Скоро уж год будет, как всё это произошло, а закроешь глаза, и всё как наяву… В октябре прошлого года немцы здесь сильно лютовали. Слух прошёл, что, дескать, наши местные партизанам помогают. Не знаю уж, кто донёс, но немцам стало известно, что у людей этих маленький ребёнок был. И стали рыскать полицаи по домам, выискивать да расспрашивать людей-то наших, а все, как один, молчат. Так ничего и не узнали. Вот тогда они зверство-то и устроили, аккурат в понедельник, на Иверскую Богоматерь. Понаехали эсэсовцы, человек тридцать, а, может, и того больше, кто их тогда считал. С самого утра по всем домам прошли и те семьи, в которых малые дети были, из домов повыгоняли и за деревню к оврагу погнали. Всех остальных они заставили прийти туда же и смотреть… Там на наших глазах их всех и расстреляли, даже грудничков не пожалели…
Дед Максим помолчал немного, вытер слёзы и продолжил:
— Дашка-то наша, чудом выжила… Младшенький братишка-то её приболел, так Наталья, её к бабе Нюре за травами для настоя отправила, а в это время к ним немцы нагрянули…да, вон оно как… Там в овраге мы их всех вместе и схоронили…
Мы долго сидели, каждый из нас думал о своём, потом я встал и молча направился к оврагу. Идти было недалеко, я сразу нашёл место захоронения, на нём стоял крест, на котором была вырезана дата смерти погибших – 26 октября 1942 года. Было видно, что установили его совсем недавно, так как дерево ещё не успело почернеть. Я сел на землю, прикрыл глаза и всё думал- думал: «Зачем мне дальше жить? Ради чего? Раньше всё было ясно: я защищал свою семью, свой дом, свою родину… У меня отняли всё! Я не смог защитить своих родных… Я воевал с первых дней войны, но я выжил, а они … Их больше нет!.. Господи, неужели такое возможно! Получается, что даже на фронте, в тяжёлом бою, у тебя есть шанс остаться в живых, а здесь…»
Не помню, сколько времени я там провёл, очнулся от того, что кто-то ласково гладил меня по спине. Я обернулся, это была Даша.
— Дядя Лёша, ты не молчи, ты поплачь, станет легче… Мне помогает…, — сказала она и посмотрела на меня. И столько боли было в её глазах, что мне стало жутко. Это я, взрослый человек, должен её утешать, а не наоборот, это я должен давать ей советы… Я ужаснулся, когда подумал о том, что пришлось пережить этой маленькой девочке. По моим щекам катились слёзы, а она молча сидела со мной рядом, гладила мои руки…
Когда я успокоился, Даша сказала, что баба Нюра уже вернулась, скоро будет готов ужин и нас ждут дома.
— Ты иди, дядя Лёша, я тоже скоро подойду. А если хочешь, можешь меня подождать, — с надеждой в голосе произнесла она. – Мне тут кое-что доделать надо.
Я предложил ей свою помощь. Даша посмотрела на меня и улыбнулась, взяла меня за руку и сказала:
— Это недалеко.
Пройдя шагов десять, мы оказались на полянке. Девочка протянула мне лопату и попросила выкопать ямку. Выполнив её просьбу, я стал наблюдать за тем, что делала Даша. Она взяла под деревцем свёрток, развернула его.
— Что это? – спросил я девочку.
Приглядевшись, я увидел горелые деревяшки, когда-то бывшие куклой. Не отвечая, она аккуратно переложила искорёженные останки кукольного тельца в ямку, затем присыпала его землёй, сформировав сверху могилку. Я только сейчас заметил, что это был не первый холмик, рядом их было штук десять… Девочка перехватила мой взгляд и тихо сказала:
— Понимаешь, дядя Лёша, куклы так похожи на людей. Я не могу оставить их там…
Возвращались мы молча, у нас была одна боль на двоих. Дед Максим и баба Нюра ждали нас во дворе. Мы быстро поужинали, немного поговорили и легли спать. Я долго не мог уснуть: стоило мне закрыть глаза, как передо мной появлялась Даша, хоронящая кукол. А ведь она совсем ещё ребёнок. Я долго ворочался в постели, думая о том, что раньше дети, играя в куклы, проживали с ними жизнь, а сейчас…Смерть… Всюду смерть! Вот, что сделала проклятая война! У наших детей должно быть счастливое детство, они должны думать о будущей жизни, а не о смерти. Теперь я знал ради чего мне стоит жить, за что мне стоит бороться. Задремал я только под утро…
В деревне я пробыл три дня, мне надо было как можно скорее добраться до своей части. Прощаясь с дедом Максимом, бабой Нюрой и Дашенькой, я обещал им вернуться с победой.
— Возвращайся поскорее домой,- сказали старики.
-Дядя Лёша, мы будем тебя ждать!- обняв меня, прошептала Даша.
— Обязательно вернусь, я тебе обещаю!
Ещё долго звучал у меня в ушах её звонкий голосок, и так тепло становилось на душе от сознания того, что тебя с нетерпением ждут дома. Я снова уходил на фронт, и был уверен, что обязательно вернусь. Я дал себе слово, что сделаю всё для того, чтобы эта маленькая девочка стала счастливой, забыла весь тот ужас, который ей пришлось пережить и обрела хоть немного того детства, которого у неё никогда не было.